— Почему ты решила, что я тебе что-то должна? Ты сама, что для меня сделала?
От матери ей досталось имя Изабелла. И больше ничего.
Воспитывала ее бабушка. Мать растворилась где-то в туманной дали, и Белла не помнила, чтобы она хоть когда-нибудь приезжала ее навестить.
— Я не успела… — повторяла она, плача в маленьком закутке перед железной дверью с окошком.
Это был вход в реанимацию.
— Я всё сделала, что она хотела, но не успела…
Медики ее узнали. Хоть и внешность у Беллы была самая что ни на есть незапоминающаяся.
Белесые волосы, забранные в хвостик и блеклое лицо, на котором можно рисовать гримом что хочешь.
Но Юрочку, ее мужа, знали все. Кто не бывал на его спектаклях?! Звезда драмтеатра.
В последние годы Белла на той же сцене играла ведущие роли. Прима.
Но теперь она плакала, как почти все женщины, ждавшие известия перед этой дверью.От матери ей досталось имя Изабелла. И больше ничего.
Воспитывала ее бабушка. Мать растворилась где-то в туманной дали, и Белла не помнила, чтобы она хоть когда-нибудь приезжала ее навестить.
Годам к четырнадцати Белла знала, что хочет быть актрисой. Только актрисой и никем иным.
Хотя даже бабушка, относившаяся к внучке более, чем снисходительно, над этой идеей подсмеивалась.
— Белка, — говорила она, — ну, посмотри в зеркало! Ну кого ты хочешь играть? В театре даже роль горничной дадут какой-нибудь…
— Хорошенькой, да?
Белла смирялась с тем, что в классе ее считают затрапезной. Но если даже бабушка не видит в ней ничего привлекательного, как тогда жить?
— Нет, — отступала бабушка, — ну, просто девушки там такие… с чертенятами в глазах.
— А я?
— А ты… как миленькая, ласковая, любимая… белая крыска…
Нашла тоже сравнение! Белла даже ночью, на пути в туалет, порой включала свет и останавливалась перед зеркалом.
Точно, она похожа на крысу. Брови и ресницы у нее были светлыми. Тоска.
А потом в городе открыли студию. Не первую, и не последнюю, но этой руководил известный режиссер. Он устроил прослушивания, и набрал тех, кого намеревался учить.
Белла не подходила ни по каким статьям – слишком маленькая.
Но она стала приходить в этот полутемный зал, где освещена была только сцена, и сидела там до самого конца репетиций.
Это не было редкостью. Часто так приходили друзья и близкие студийцев, на них никто не обращал внимания.
Белла не пропустила ни одного вечера. И настал момент, когда режиссер позвал ее.
Не пришла одна девушка, Марина. Роль у нее была крохотная. Она должна была стоять на тумбочке и протирать люстру от пыли. Герой приходил в квартиру. Марина, увидев его, от удивления роняла тряпку. Герой поднимал ее и перебрасывал ей, а она спрашивала:
— Вы кого-то ищете? У вас тут кто-нибудь жил?
Марина не пришла, а на тумбочке же должен был кто-то стоять. Пару Марининых реплик Белла помнила наизусть.
Герой, которого играл Петя Волошин, постучал в символическую дверь. Белла отвлеклась от люстры, повернулась к входящему.
— Тряпку! — напомнил режиссер.
— Почему я должна ее ронять? — спросила Белла. — Он же меня не напугал, он постучал прежде, чем войти. Да и вид у него приличный. Не угол_овник с топором.
Режиссер посмотрел на нее с задумчивым интересом.
Так она осталась на сцене. Побывала и горничной, хотя непонятно, что там у нее было с чертенятами в глазах. И пусть не крысу, но мышь сыграла в Щелкунчике.
А когда ей стали давать главные роли, это получилось как-то само собой — просто и естественно. И еще оказалось, что у нее такое лицо, на котором гример может нарисовать что угодно, хоть Злую Мачеху, хоть Клеопатру.
И так же естественно режиссер указал ей путь. После школы не рыпаться в столицу, не пытаться пробиться в театральные вузы, известные на всю страну.
А уехать в областной центр, и там зацепиться за студию при областном драмтеатре, у которого тоже слава по всей России, дай Боже.
А у режиссера там, между прочим, есть добрые знакомые, и он замолвит за нее словечко.
Белла уехала, и легко поступила. Ходила на репетициях в черной водолазке и трико, все студийцы так ходили, чтобы ничто не отвлекало от учебы. Но у нее другой одежды считай что и не было.
Белла снимала комнату на двоих с еще одной девушкой. Еда была однообразной. Бульон из кубиков, батон на два дня, чай, а если повезет, то с сахаром.
Однажды она забыла вовремя перекусить и прямо в театре упала в голодный обморок. Пришлось врать обеспокоенным товарищам, которые ее отхаживали, что это от духоты.
Всё для нее изменила крохотная роль, полученная совершенно случайно.
Давали «Преступление и наказание», спектакль шел два вечера. Белле опять-таки, как тогда с Мариной, пришлось заменить писца, секретаря (или как там он назывался в девятнадцатом веке), который сидел за конторкой в суде и вел записи.
Суд шел долго, писцу делать было совершенно нечего. Белла рисовала на бумаге чертиков.
Неожиданно она увидела, что Юрий Борисов, звезда драмтеатра и Родион Раскольников в этот вечер, стоит возле нее и с трудом сдерживает смех, глядя на ее художества.
После спектакля он подошел к Белле и попросил:
— Слушай, ты больше так не делай, пожалуйста. Я играть не мог, на тебя глядя, просто смешинка в рот попала.
Он пригласил ее в театральный буфет и заказал коктейли, на которые она из-за их цены и смотреть-то прежде боялась.
У Беллы поплыла голова, они начали с Юрием разговор и никак не могли остановиться, столько, как оказалось, им надо было сказать друг другу.
Вскоре она переехала к нему. Когда в театре узнали об этом, поднялся переполох.
Борисову никто не решился даже намекнуть, даже вскользь поиронизировать.
Но молодые актрисы и те, что постарше, вразумляли Беллу:
— Ты понимаешь, что это все ненадолго? На месяц, от силы… Кто он и какая ты… Просто… неказистая.
Белла достала из нагрудного кармана тонкое золотое колечко, надела на палец:
— Не хотела афишировать, но… Мы расписались.
Она оказалась совершенно нетипичной женой ведущего артиста. Никакого осознания нового своего положения, никаких капризов.
Единственное, чем она теперь пользовалась — возможностью почти не уходить из театра. Только на несколько часов домой, поспать.
Спектакли, в которых она была занята, Белла знала наизусть. Все, до последней реплики.
Она жадно училась у всех, у кого могла хоть что-то почерпнуть. Вникала во все, что касалось декораций, костюмов, света… И вскоре уже никто, не покривив душой, не смог был отрицать ее мастерство.
Мужа своего Белла любила самозабвенно. Если не играла в спектакле, а он был в нем занят, она находила место в зрительном зале, и сидела до конца.
Она подмечала каждый жест его: вот Юрий протягивает цветок партнерше. Выразительно не только лицо его, но и рука, даже кончики пальцев кажутся одухотворенными.
И всё было у них теперь — и роскошная, «барская» квартира с видом на театр, и деньги…
Но потом пришел день, когда Белле позвонила бабушка.
— С тобой хочет встретиться твоя мать.
— Кто? — даже не поняла Белла сначала.
— Твоя мать. Моя дочь. Она вышла из клиники. Оказывается, она лечится от шизофрении. В процессе, так сказать. Твой адрес я ей не дала. Но если она захочет, то его не утаишь. Ты теперь слишком известна.
Кто из общих знакомых дал матери ее телефон, Белла так и не узнала. И совершенно незнакомым был для нее голос в трубке.
— Надо встретиться, — сказала мать.
— Зачем?
— Тебе лучше со мной поговорить. Иначе будет плохо, поверь.
У Беллы было полчаса после репетиции. Обычно в это время она забегала в кафе перекусить, а потом начинала готовиться к спектаклю.
Но сейчас она вышла в театральный сквер. Мать уже сидела на скамейке и ждала ее.
Очень худая, изможденная, выглядевшая гораздо старше своих сорока восьми лет.
Белла узнала ее, мысленно состарив образ матери на последней ее фотографии, которая хранилась в альбоме у бабушки.
— Что ты хочешь? — спросила Белла, присаживаясь на край скамьи.
— Мне негде жить. — сказала мать. — Купи мне квартиру.
— А бабушка? Почему ты не можешь поселиться с бабушкой?
Мать только рукой махнула. Все было ясно без слов. Они не уживутся.
Или одна угодит на кладбище, или другая — в дурдом.
— Почему ты решила, что я тебе что-то должна? Ты сама, что для меня сделала? И…и у меня нет таких денег.
— У меня есть знакомая, она — ведьма. Наведет порчу… не на тебя, ты все-таки моя дочь. На твоего драгоценного мужа. Она может, поверь. Ему будет очень, очень плохо…
Впервые в жизни Белла не нашла, что сказать. Она задохнулась от ярости, от несправедливости происходящего, от желания стереть мать с лица земли.
Вскочила, сжав кулаки, и пошла прочь быстро, не оглядываясь.
В тот вечер она впервые играла, забывая слова роли, а поздно ночью на нее вдруг нахлынул уж_ас.
Белла сама не могла дать этому объяснения, но уже на другой день она занялась тем, чего хотела мать.
Сняла деньги из тех, что они откладывали — Юра мечтал о старинной деревянной даче над рекой. И купила «однушку» на окраине.
Судя по тому, как выглядела мать, такая квартира была для нее пределом мечтаний.
Белла никому ничего не говорила. Думала сделать так: привезти документы бабушке.
Пусть она сама отдаст их матери. И скажет, чтобы та никогда больше не лезла в их жизнь.
У Беллы будет чиста совесть. Она привыкла расплачиваться с долгами. Эта женщина, может даже против воли своей, подарила ей жизнь.
Так они будут квиты, а если мать намерена и дальше ее шантажировать, у Юрия много знакомых. Эта женщина больше не выберется из психушки.Все бумаги уже были у Беллы на руках, когда Юрий, едва доиграв спектакль, упал за кулисами. У него случился инфаркт.
И вот теперь он — в реанимации, а она плачет под дверями:
— Я не успела… Я ведь все сделала, но не успела отдать ей документы на квартиру. Она напустила на меня свою ведьму.
Дверь открылась. Завотделением, который не уходил из больницы с того времени, как Юрия привезли, кивнул Белле.
Она хотела спросить «что?», но не могла. Голоса не было. Ее всё влекло опуститься на колени, даже не перед врачом, а перед судьбой.
— Идите к нему. — сказал врач. — Он пришел в себя и зовет вас. Теперь все должно быть хорошо.
Больше Белла не думала ни о чем. Ее сумочка так и осталась лежать в коридоре.
Она шла за врачом, и ей казалось, что у него не белый халат, а белые крылья за спиной. Просто из-за слез она не различает их очертаний.
